— Он что, не догадался представиться отцом? — нахмурился Кен.
— Представь себе, догадался. А ему на это говорят — в медкарте отцом ребенка официально указан Роман Задорожный — а вы, господин хороший, ему не брат и не сват…
Цумэ хрюкнул.
— Так ты теперь счастливый отец?
— Ну, если мне придется ехать в Белгород, я буду знать, какой аусвайс задействовать.
— А тебе придется?
Эней повертел комм в руках.
— Она утром дала отбой. Прислала письмо с извинениями — мол, решила, что я должен это видеть и не сообразила отбить, что с ней-то все в порядке. Она же не знала, что этот… заслал этот клип и мне, сразу же как только сверстал, паршивец. А сейчас туда ехать не с руки…
— Ты уже сдал полномочия, — напомнил Кен. — Три часа назад. До начала следующей фазы ты не нужен — ты и тогда-то будешь нужен только на всякий случай. Можно проспаться и ехать.
— Мужики, вы не поняли. Я сдаю полномочия не до конца… монтажных работ. Зачем я вас сюда сдернул, а не просто сбросил вам дела по обычным каналам, вы как думаете? Я сдаю полномочия по причине профнепригодности. Впредь до разбирательства — а может быть и далее. Это из-за меня все чуть не пошло под откос. Если бы не моя привычка затыкать своей задницей каждую пробоину и не уверенность, что уж я-то ее заткну на ять, лучше не придумаешь, я бы не наследил в Питере и не привел шакалов прямо под двери. Может быть, я не умею доверять людям. Даже вам. А может быть, я, сам того не понимая, ищу смерти. В любом случае, я — то самое незакрепленное орудие, и пока это не исправлю, мне на палубе делать нечего. Особенно сейчас. Второго шанса нам никто не даст. И второго Зодиака — тоже.
Цумэ понял, зачем Эней выпил столько водки. Ему нужно было притупить чувства, чтобы спокойно подумать.
— Не то чтобы я возражал… — он покрутил в пальцах опустевшую рюмку и вернул ее в «гнездышко» на продолговатом деревянном подносике. — Думаю, ты это решение принял не в последние полчаса. Но ты уверен, что настроение, в котором ты его принял — не следствие все того же стресса и привычки затыкать своим афедроном все пробоины?
— Тогда я тем более должен это сделать, — Эней помешал трубочкой в стакане. — И… я обещал, что займусь своей головой. А крайним сроком назначил — сегодня. Будем считать это счастливым знамением.
На этот раз человек в светлом костюме сидел в «Трех попугаях» один. Он приезжал сюда уже четвертый день, подходил, заметно прихрамывая, к столику на краю террасы, почти у самого термополога, заказывал «зимний» черный ванильный чай и сидел с пяти до шести. Ровно час. Одно удовольствие для хвоста, если бы таковой присутствовал. Но хвоста нет. Служба наблюдения в последнее время стала очень внимательна и предупредительна и прямые приказы выполняет без звука.
Посетитель пил чай, читал разнообразную документацию и ждал. Глушилка в его планшетке работала на полную мощность.
Сегодня он засиделся — и не зря. В четверть седьмого к его столику подошел невысокий крепенький человек лет сорока, тоже в деловом костюме, и попросил разрешения присесть.
— Да, конечно, господин Тымиш, — сказал Габриэлян, — очень приятно вас видеть.
Со времен Днепропетровска киевлянин сильно постарел. То, что когда-то казалось особенностью прически, оформилось в лысину, под глазами и у крыльев носа залегли морщины. А вот его собеседник, кажется, совсем не изменился — вплоть до нездорового цвета лица и причин оного нездоровья.
— Слушайте, майор, — весело сказал Тымиш, — это вами так часто пытаются закусить, или мы так редко встречаемся?
— Редко встречаемся, — улыбнулся Габриэлян. — Как раз первый случай за все это время.
Подошла официантка, киевлянин заказал черный кофе, москвич — еще чаю, на этот раз с кардамоном.
— Я рад, что вы задержались в Москве.
— Я слышал, майор, что вы искали меня.
— Искал. Покойный господин Андриевич всегда был неумеренно любопытен. Но в последнее время его любопытство стало более эффективным. Поскольку сам он ничуть не изменился, оставалось предположить, что у него сменился консультант. Я поискал и круг довольно быстро сузился до одного.
— И вы ждали две недели.
— У меня отпуск по болезни. Это некоторым образом традиция.
Чай и кофе материализовались практически сами. Пауза длилась не больше минуты.
— Вы хотели знать, — сказал Тымиш, — кто придет ко мне и к кому пойду я.
— Вы не пошли никуда, а человек из Омска не нашел вас. Но они упрямые люди — за Уралом и далее.
— У них есть основания для упрямства. — констатировал киевлянин, — Нелегальная евгеника, связь с подпольем, убийство старшего. Вы там, конечно, все убрали, но лаборатория, особенно работающая, не может исчезнуть совсем бесследно.
Габриэлян потягивал чай и мысленно проклинал тот день, когда он опрометчиво пообещал Суслику перестать развлекаться с биостимуляторами. Если он сейчас заснет, Тымиш наверняка обидится.
— Вы хотели бы посмотреть на новое расположение лаборатории?
— У меня будет такая возможность?
— Скорее обязанность. — Габриэлян поднял ладонь, останавливая собеседника. — Видите ли, по очевидным причинам я больше не могу работать ночным референтом. Меня переводят обратно в управление. Служба внешней безопасности.
Очевидные причины… Неет, варкоiжко моя, неочевидные причины. У меня ведь все-таки есть знакомства в управлении. Пост начальника внешбеза — прямая дорога в председательское кресло. Твой предшественник, Ставский, считался отменным специалистом — ему сунули золотую пайцзу, сдвинули его в сторону, освободив место для
постороннего, а управление… молчит. И сам Ставский молчит. Он был хорош, он был лоялен, его убрали — а он молчит. У этой задачки только один ответ. Ставский годился для мира. А советнику нужен консильери для войны. Ему нужен консильери для войны, но ты все еще носишь стальную блямбу, майор. Или не майор — раз сидишь на генеральской
должности?
— Майор. — сказал Габриэлян, оправдывая очередную порцию слухов. — Мне еще год не положено. А табель о рангах переживет. А вот вам я хочу предложить понижение, подполковник. У господина советника трагически пустует место ночного референта.
Если бы на стол перед Тымишем уронили живого птеродактиля, он вряд ли бы удивился больше.
— Вы с самого начала были в списке кандидатов. У меня нет сомнений в ваших профессиональных качествах. Если бы и были, они бы рассеялись две недели назад. Вы очень хорошо обошли нас с «Незабудкой», вас засекли в последний момент — и я думаю, что вы на той стадии против этого ну никак не возражали. Я знаю, чем вас держал Андриевич — с его смертью этот вопрос решен. Ваше имя известно в Омске и далее — но это, — улыбнулся Габриэлян, — можно пережить. Вы уже частично в курсе вещей. Вы чужой в здешней иерархии.